В сезон, когда спектакль «Иисус Христос - суперзвезда» театра имени Моссовета отмечал свое десятилетие, юбилей был и у одного из его участников: ему исполнялось 80 лет. Он не выглядит на свой возраст, очень жизнерадостен, темпераментен, обаятелен и у него прекрасный литературный язык, созданный рассказывать легенды...

- Борис Владимирович, Вы - один из первых артистов, приглашенных в спектакль, и один из немногих, играющих в нем с премьеры по сей день. Как все это начиналось для Вас?

- Сложно сказать, почему вдруг решили ставить. Был концертмейстер, фамилия его Свешников. Пробовали с ним. Музыка довольно сложная, но красивая! Это чувствовалось сразу. Проблема заключалась в том, что почти никто в театре не был музыкально образован. Все приходилось учить с пальцев, на слух. На это ушло месяцев восемь, хотя в театре поют все, как в Италии. Так что сначала думали, какие партии сложные, и только потом обнаружили, что это - выдающееся произведение оперного искусства, рок-опера, и при том очень высокого качества. Сама задумка очень нравилась. Мы увлеклись этим, потихонечку собрали спектакль, увидели, что получается хорошо и чуть больше десяти лет назад, в середине июля, сыграли его. Он нам понравился. Публика приняла его благосклонно. Я играю этот спектакль с большим восторгом - мне там выпал Пилат. При удачном исполнении этой роли получаешь немалое удовольствие.

- Вы сразу знали, что Вам предстоит роль Пилата?

- Я просто был на это зван. Все остальные роли не подходили мне по возрасту, там нужны были молодые люди. А исторический Пилат - ставленник Рима, прокуратор, я вполне допускаю, что он мог быть стариком, военным человеком, тем более, что прозвище у него - «Пилат», то есть лауреат премии Пиллы, которая давалась за какие-то военные заслуги... Его история известна, изучать ее - очень увлекательное занятие. Сценический костюм надо было выбрать с умом. Можно было сделать из себя римского воина на официальном приеме. Мне это не идет, я не Аполлон по фигуре. Но дело в том, что это - праздник, «Пасха», Пилат - в силе, он ничего не боится, у него хорошо организована оборона и безопасность, потому я выхожу в повседневной римской одежде, которая освобождает меня от необходимости быть военным. То, что хитоны разного цвета - один синий, другой красный - так это так подбиралось просто для гаммы, а не как символ: этот - судья, а тот - кровавый. Но если читается это, то очень хорошо. Обилием золота Рим всегда грешил, было необходимо показать мощь, а, потом, это очень красиво: запястья, ожерелья, венок, который в природе был лавровым... Лавровый венок носил Цезарь, чтобы прикрыть лысину, а последователи сделали его золотым. И вопрос красного цвета одежды был сложным - краску привозили чуть ли не из Индии, сначала на нее были деньги только у императоров, а потом - у очень богатых людей. Здесь это все проявилось.

- Вы так хорошо знакомы с историей своего персонажа... Когда Вы впервые познакомились с произведением Уэббера и Райса и евангельским первоисточником?

- С Евангелием? Очень давно. Как это можно не знать? Я не могу сказать: вот, с этого момента я стал изучать христианство. Я узнавал это всегда. А с рок-оперой сразу же, после того, как прошел слух: вот, на Западе что-то такое идет... Я был в Израиле и очень ясно вспоминаю эти горы, пустыни, руины, и они тоже мне дороги этими мелодиями: их красотой, музыкальностью, ароматом того времени...

- Вы заговорили об Израиле, и в связи с этим возник вопрос: Вы крещеный?

- Конечно.

- А как церковь смотрит на Вашу профессию и исполняемые роли?

- Есть мнение, что актером не следует быть, это не занятие для православного человека. Я к этому отношусь отрицательно. Актер - такая же профессия, как и любая другая. Важно, чему учит актер? художник? писатель? Что у него в целях? Если добро, то чем это хуже, нежели живописец, расписывающий своды храма, или тот же служитель церкви, выступающий в нем? Чтобы слово проповедника было услышано, для этого тоже требуется определенная доля актерского мастерства. Знание, призвание, дар Божий - с моей точки зрения - это часть его. Поэтому в том, что я делаю, я не могу видеть какое-то нехристианское дело.

- Не страшно ли было первоначально браться за тему вечную, известную всему миру и всем миром воспетую?

- Страшно, очень страшно. Трепетно. Хотелось как можно больше узнать, я начал поиски каких-то материалов, и, в конце пришел к выводу, что на самом деле все было не так... Но так мы же и не играем исторический спектакль! Это, скажем, в «Борисе Годунове» все должно быть в хронологическом порядке, и то сложно сейчас уже сказать, где правда, а где - вымысел. Это играется - как сказка, легенда про событие, которому сегодня почти две тысячи лет; как точка зрения людей, ее играющих; молодежи, компании, которая приехала на мотоциклах, автобусах, пришла пешком, собралась в каких-то развалинах, и они передают ее в зрительный зал. Это ни к чему их не обязывает, они играют эту сказку так, как знают и умеют...

- Один из Ваших коллег по сцене говорит, что, опасаясь той нагрузки - смысловой, эмоциональной, которую несет его роль, и ответственности перед высшими силами, он поставил себе установку: не «играть» историю своего персонажа, а «рассказывать» ее, в соответствии с традициями, скажем, театра Брехта... Вы - «играете» или «рассказываете»?

- Я рассказываю эту историю тем, что играю ее. Здесь нет противоречий. Это рассказ о том, что было, что мы знаем, потому и последовательность другая, и форма одежды... Ослепительно белые одежды у Христа были несколько позже, чем у нас, и история с Пилатом была другая, но - опять же - мы не претендуем на историческое исследование. Это замечательное решение режиссера-постановщика Павла Осиповича Хомского.

- Этим же, наверное, объясняются и какие-то отличия от англоязычного варианта? Например, вставки, которых нет в самой рок-опере?

- У Ллойд-Уэббера в рок-опере это ряд сцен, а мы - театр, нам надо было соединить эти сцены в некое последовательное музыкальное повествование на базе великолепной музыки. Этим мы и отличаемся. Я слышал, что в связи с юбилеем этой оперы, на Западе ее обновляют, и, конечно, будут ставить уже по-другому... Времена меняются.

- А как же вставка из «Мастер и Маргариты» Булгакова?

- Это право театра подкрепить отношения между Пилатом и Иисусом именно таким образом. Пилат - человек из столицы, много знает, много понимает, он видит, что перед ним человек необыкновенного ума и тонкости, и странной проницательности... Мне нравится, когда исполнитель роли Иисуса не проявляет особой эмоциональности, когда я говорю, что он местный царь и бродяга... «Уж не думаешь ли, игемон, что ты подвесил ее?» Сказать такое прокуратору! Ему достаточно кивнуть - и тому отсекут голову или же распнут... Это заинтересовывает и поражает, и возбуждает симпатию к этому человеку, его живому уму... «Сон Пилата» - это то самочувствие, те предчувствия, которые владеют им. С бытовой точки зрения, его собеседник - натура очень сильная, мощно воздействующая на психику. Пилат - не религиозен, но близкое присутствие этого человека пронизывает его, как радиация.

- Есть версия, что Пилат, так же, как и Иуда, всего лишь игрушка судьбы, и только выполнял свою миссию...

- Есть замечательная мысль по поводу Иуды, выраженная многими авторами, в том числе и Юрием Нагибиным: разве Иуда мог не быть предателем? как же тогда с судьбой Спасителя? Она должна была быть такой. И если бы не Иуда, то избрали кого-нибудь другого. Каким-то образом надо было его предать, чтобы искупить грехи человеческие. Я только не люблю, когда Иуду представляют склочником, завистником, мелочным жуликом. Это неправда, он просто не мог бы находиться в той компании. Говорится: скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты. У Иуды другая задача, другое долженствование. Ему надо придти в свое время, исполнить ее, и, ужаснувшись от содеянного, он повесится...

- Кстати, об Иуде... Вам везет с партнерами по сцене?

- Видите ли, наверное, везет. Я крайне редко встречал в своей довольно длинной жизни партнеров, с которыми мне было бы некомфортно. Если долго нет контакта, то его надо искать, мы же делаем одно дело. Редко бывало, чтобы партнер не мог приспособиться ко мне, или же я - к партнеру. А в этом спектакле мне со всеми очень уютно. Бывает, что я с каким-то актером не в очень хороших отношениях, но на сцене мне с ними очень удобно, я это знаю и я в этом уверен... Плятт был идеальным партнером, он настолько проникал в тебя, что тебе было с ним очень свободно, а он угадывал, что у тебя будет следующим. А я, естественно, потому что у меня был такой замечательный партнер, люблю играть только с очень хорошими актерами. Партнерство с ними делает тебя более чутким, более глубоким, более конкретным, более точно чувствующим изменение атмосферы отношений.

- Значит, партнеры по сцене не подводят... А техника?

- Бывает. Техника - это техника. Ты носишь на себе небольшую радиостанцию и микрофон, эта радиостанция передает на антенну, которая стоит на сцене, а с этой антенны идет к приемнику, на центральный пункт. Там звук преобразуется и смешивается с аккомпанементом, иногда записанным на пленку, а иногда - живым. Часть партий поется под «живой» инструмент - рояль. Я до сих пор не представляю, как это можно спеть с неподготовленным, «нераспетым» голосом. В день этого спектакля у меня совсем иной режим дня. Я должен пообедать в свое время, распеться в свое, потом, отдохнув, еще раз распеться перед спектаклем, внутренне подготовиться и восстановиться... Здесь у каждого свое, святое. Главное, чтобы к началу спектакля твой голос был свободный и хороший, чтоб ты мог петь, как говорить. Там есть довольно тонкие музыкально вещи, и не дай Бог забыть интонацию или текст, потому что музыка уходит и ты не можешь догнать, поправиться или сымпровизировать, как в драматическом спектакле. В этом и есть главная сложность, забота и все это очень увлекательно, ты получаешь удовольствие, совсем не такое, которое получаешь, когда играешь свои обычные спектакли.

- Кто Вас встречает, когда Вы спускаетесь на сцену с декораций?

- Двое рабочих.

- А супруга?

- Ну, это частности. Встречает. Она и провожает меня на спектакль. Без нее я ничего не могу. Она - и есть она. Она - часть меня, она - основа меня. Это женщина, которую я обожаю, без нее шагу не сделаю... Вот такая моя Наташа.

- На гастролях в Питере были? У них же своя постановка «Суперзвезды»...

- Где я только не ездил с театром! Я ведь в нем работаю 56 лет. Не знаю города, где бы мы ни были. Я как раз из тех людей, кто любит ездить, видеть, знать, трогать своими руками... Гастроли - замечательная вещь, ими можно многое проверить. Московская публика - солидная, знающая себе цену. А публика других городов заинтересована очень непосредственно, она неизбалованна, она ожидает чуда, и мы бываем неблагодарны, когда приезжаем с таким настроем: ну, сейчас покажем, как это делается! Так на гастроли ездить просто нельзя и у меня впечатление, что наш театр никогда так не ездил. Всегда хочется что-то принести от всего сердца.
А в Питере нас принимали очень хорошо, только мы туда приезжали давно. Питерцы прекрасно понимают это произведение. Хотя, первая реакция была: ух ты, как же вы это сделали? сами поете или под «фанеру»? А дальше шел разговор о том, что мы играем и как. Если спектакль сделан увлеченно, от всей души, с желанием дать самое лучшее, то любой зритель это оценит и примет с благодарностью. Публика в Питере очень горяча и целомудренна. Это замечательно действует.

- А кем, по-вашему, был Пилат?

- Служакой, посланным Римом работать, собирать контрибуцию, продовольствие, деньги; следить, чтобы не было бунта, чтобы подданные вели себя тихо, чтоб был порядок... Никаких нюансов! Так должно быть. Для меня он - такой. Не философ, не литератор, не любитель искусств... Он - военный. И был в его жизни какой-то странный человек, ну да мало ли их, странных. Есть такой роман, о жизни Пилата, лет через тридцать после описываемых Евангелие событий. Он на пенсии, в Риме, у него спокойная, наверное, счастливая жизнь. И кто-то спрашивает его: а помнишь, когда ты был прокуратором Иудеи, был у тебя там такой Иисус, его еще распяли. И он не вспомнил. Меня это очень греет. Он прошел мимо первого человека, мимо Бога, и не заметил его. Занят был. Поставками, огурцами, продовольствием, оружием, солдатами, заботой о мире, тишине, чтобы государство было послушным... Вот для меня в этом - вся история Пилата и Христа. Прошел мимо, пропустил, был занят. Так, как-то почувствовал, что какой-то необычный человек и все. А, может, на самом деле все было не так?

Вернуться на страницу ПРЕССА

Вернуться на страницу РАЗНОЕ

Вернуться НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ