Олег Чилап: 21 час 26 минут в Москве. Все, кто слушает радио "Ракурс", понимают, что 1467 килогерц – это та частота, которую можно прибивать гвоздями к своим приемникам; у нас сейчас начинается программа "Посидим, поокаем" и гостями сегодняшней программы являются актёры московского театра имени товарища Моссовета Евгений Добровольский и Владимир Аносов. Добрый вам вечер, любезнейшие наши гости.

Владимир Аносов: Добрый вечер, дорогие друзья.

Евгений Добровольский: Добрый вечер.

О.Ч.: Ну, честно говоря, я рад, что вы благополучно выбрались из парашютной пробки и позвал я вас не случайно в нашу студию. Слухи о том, что в Москве поселился умопомрачительный спектакль "JESUS CHRIST – SUPERSTAR" – на русском языке это звучит совершенно кощунственно на мой взгляд: "Иисус Христос – суперзвезда" – всё-таки бред какой-то на самом деле. Но в силу того, что вы играете в этом спектакле, мне хочется сегодня с вами посидеть вместе, поокать. Давайте начнем с того, чтобы освежить в памяти эту самую нечеловеческую музыку...

В. А.: Ну, от печки, наверно... Была такая театр-студия в Москве – "Колесо", возглавляемая Феликсом Ивановым, и как-то после спектакля "Соловей" нас посетили Сергей Проханов и Павел Осипович Хомский, зашел разговор о том, что в театре Моссовета собираются поставить такой спектакль "Иисус Христос - Суперзвезда", и они объезжают московские студии, чтобы найти основу для сбора пластической группы.

О.Ч.: А Вы получили образование пластическое, так сказать, танцевальное?

В.А.: Нет.

О.Ч.: Нет... Я открою секрет: Владимир Аносов сейчас у микрофона. Евгений Добровольский выжидательную позицию занял в студии. Кстати, Владимир, ну, скажите, пожалуйста, ну, сам факт появления главного режиссёра театра имени Моссовета в Вашем "Колесе" не озадачил ли? Ведь всю жизнь у нас было отношение к "JESUS CHRIST" весьма настороженное, мягко говоря. Особенно у такого театра орденоносного как Моссовета. И не было ли здесь элемента покупки?

В.А.: Ну, мне как-то трудно об этом судить, потому что я не вхож в эти кулуары закулисных игр и прочего. Для меня был факт предложенной работы, которая мне понравилась, и вся та авантюра, которая началась с постановкой, как-то привлекла меня, ребят наших, и целую группу молодых людей, которые участвовали в первом составе пластической группы.

О.Ч.: А тот факт, что не было у Вас специального образования хореографического, не останавливал Вас никак?

В.А.: Нет. Ну там как бы даже в идее постановки прослеживалась такая линия, чтобы люди присутствовали именно простые, уличные, которые имели бы более-менее какие-то пластические навыки; которые имели бы внешнюю форму, подходящую для работы, но насыщенную именно свободой улицы, не обуженную театральной лексикой.

О.Ч.: Возникает вопрос один: получается, что любой желающий, мало-мальски владеющий своим телом, ну в размерах хотя бы, я не знаю, элементарной ходьбы, может рано или поздно освоить необходимые движения и выйти на сцену театра Моссовета, дабы прикоснуться к Иисусу Христу хотя бы в сценическом его виде?

В.А.: Ну, в принципе, если говорить о внешних факторах, то это действительно на первых порах не так сложно. Главное, чтобы сойтись с коллективом – с пластической группой в данном случае, потому что она существует уже как семья. Ну, а другой момент – сразу на сцену не выйдешь, навык всё равно необходим, потому что та группа, которая набралась в 1-ый состав "Иисуса", всё-таки практически 9 месяцев получала навыки мексиканского модерна. Была подготовка и трюковой базы – не всё так просто.

О.Ч.: То есть 9 месяцев вы вынашивали своё детище, прежде чем вынесли его на суд...

В.А.: Да.

О.Ч: ...зрительский. А скажите, пожалуйста, как Хомский со всем своим академизмом, со всем своим классическим восприятием театра вообще отнёсся к тому, что вы вытворяли на сцене? Тем более, я понимаю, что в течение 9 месяцев как-то трансформировалось ваше движение и, в общем, определённые вольности – то, что я видел своими глазами – вы с точки зрения классического театрального человека, вы допускаете определённые вольности. Как это все трактовалось им?

В.А.: Не знаю, как им трактовалось...

О.Ч.: Но вам были какие-то замечания, цензура какая-то была на ваши движения?

В.А.: Нет, нет, абсолютно. В этом плане мы абсолютно свободны, видимо, совпадаем с этической нормой и театра и того художественного взгляда на данное произведение.

О.Ч.: А как Вы думаете, как бы сам Христос воспринял все эти движения, которые сопровождают спектакль – повествование о его последних днях?

В.А.: Это очень сложный вопрос и как бы даже... даже не хочется туда углубляться, потому что это... это только бы он мог сказать. Я даже права не возьму как-то пытаться трактовать.

О.Ч.: У меня вопрос к Евгению Добровольскому, который в этом же спектакле участвует, как я понимаю, наряду с Вами, но поскольку Вы как бы человек рулевой, а Евгений в данном случае просто помогает всё это осуществлять. Женя, сколько времени до того, как Вы начали играть в этом спектакле, сколько времени Вы отдали пластическим занятиям в своей жизни?

Е.Д.: Ну, немного! Немного. На самом деле начал я заниматься, вообще начал кое-как двигаться до армии ещё – это было году в 86-м – армия, естественно, кроме строевых занятий...

О.Ч.: Да, я знаю, в армии двигаются все очень раскованно.

Е.Д.: Да, в армии весьма раскованно двигаются, и кроме строевых занятий как-то в пластике меня не особо продвинуло. И придя из армии, я решил... да, я решил заниматься некоторыми аспектами движенческой деятельности и встретился со своим бывшим педагогом по школе-студии при МХАТ – я ведь учился в школе-студии при МХАТ, из которой меня выгнали, не постесняюсь этого слова, за профнепригодность. Вот, я встретился со своим бывшим педагогом по сценическому движению Феликсом Ивановым, который являлся художественным руководителем театра "Колесо". Долго, долго я обхаживал, можно так сказать, Феликса. И вот наконец он меня взял в труппу театра.

О.Ч.: В «Колесо»?

Е.Д.: В "Колесо", да, в "Колесо" он меня взял вообще-то осветителем, и я там освещал. Но параллельно с этим я всё-таки как-то повышал свой уровень в плане движения, в плане пластики. Старался! Старался...

О.Ч.: Женя, скажите, Вы в принципе росли на какой музыке?

Е.Д.: Да на разной на самом деле.

О.Ч.: Но это с акцентом на рок-музыку всё было?

Е.Д.: Трудно сказать. Нет, нет. Какую... Какая попадалась. На самом деле на рок-музыку я начал ориентироваться, она меня начала серьёзно интересовать – не сочтите это за лесть, но на самом деле большую роль сыграло радио SNC, честное слово.

О.Ч.: Жалко, что его сегодня здесь нет.

Е.Д.: Да, но... всё-таки.

О.Ч.: Я почему задал такой вопрос – всё-таки эпохальное произведение "JESUS CHRIST" и как казалось когда-то давно очень издалека, такую музыку могут исполнять, воспринимать люди, которые так или иначе погружаются вот в эти звуки, в эти состояния. И то, что я сейчас вижу, допустим, приходя в театр Моссовета, когда зачастую неподготовленный слушатель, зритель попадает в зал, он видит достаточно адаптированную форму этого произведения, адаптированную для нашего, хотя как я понимаю, вы ж закавычили, там фактически один в один всё играется. Вот, и тем не менее для нашего зрителя это всё переведено, естественно, и мне кажется, ему проще, но давно-давно мне казалось, что музыку эту, и вообще всю эту так называемую рок-оперу должны воспринимать люди исключительно такого длинноволосого поколения. А сейчас всё это перекинулось на представителей "пепсикольного" завода в "Очаково". И вот вам не кажется, что тем самым вы раздвигаете границы времени, и как-то... насколько вы сами это понимаете, насколько вы сами понимаете то, что вы играете?

Е.Д.: Ну, насколько я сам понимаю... насколько я понимаю, музыка дойдёт, лишь бы до души доходила. Она... если по части музыки – вот если доходит, то человек воспринимает, будь он представитель "пепсикольного" завода или представитель Вашего поколения... или музыкант - не музыкант – главное, чтобы до души доходило, за душу брало, а там уже всё открыто.

О.Ч.: Доходи, музыка, до души.

Звучит "Heaven on their minds"

О.Ч.: "Иисус Христос – Суперзвезда". Потрясающее сочетание. У нас в гостях сегодня участники спектакля "JESUS CHRIST – SUPERSTAR" в театре имени Московского Совета рабочих и солдатских депутатов – Евгений Добровольский и Владимир Аносов. Скажите, пожалуйста, Евгений, прежде чем выйти на сцену после того, как Вам повезло быть осветителем в театре "Колесо", прежде чем Вас вынудили покинуть театральный вуз, какое значение религии в своей жизни Вы уделяли?

Е.Д.: (пауза) Большое.

О.Ч.: Большое?

Е.Д.: Да.

О.Ч.: Вот, ну серьёзно, как бы получается, что... Я пытаюсь понять – люди, которые выходят на сцену в таком спектакле, они так или иначе проделывают определённый путь назад в те века, и путь, наверное, в будущее, то есть пытаются замкнуть на себе вот на этой сцене – всё-таки это всё очень, мне кажется, религиозно.

Е.Д.: Вы знаете, я думаю... Вот, я опять же, я говорю только за себя – с моей стороны всё гораздо было проще. Поначалу. Потом возникали, естественно, вопросы: можно – не можно?.. Ну... А потом они отпали... честно говоря. Вот, конкретно, трудно сказать, трудно сказать... я просто очень – на тот момент, когда занимались, когда только давали школу – я очень хотел научиться, я очень хотел двигаться. На самом деле я ведь двигался очень плохо. И у меня в первый момент стояла задача научиться двигаться, научиться танцевать, научиться делать всё, как эти вот классные ребята! Я на них смотрел, я им страшно завидовал – действительно, слюни текли, и вопросы религии в этот момент меня совершенно не занимали, хотя я понимал, что да, вот такая вещь, что она связана с Евангелием, что связано на самом деле таким, нешироким краем... Но препятствий мне это всё-таки не ставило.

О.Ч.: Владимир, скажите, пожалуйста, Вы как руководитель всего этого безобразия – насколько я понимаю, с Вашей лёгкой руки всё это и началось, да? Обращались вы к западному аналогу в работе?

В.А.: В смысле...

О.Ч.: Да. Да-да-да.

В.А.: Конечно, обращались. В какой-то мере что-то слизывалось, но именно в репетиционном моменте. То есть как точка отсчёта, потом руководители театра и художественного совета, кто работал над спектаклем, искали свои какие-то ходы – то есть, как бы вызрела более российская, что ли, такая, более православная версия этого спектакля. Линия того же несчастного Юродивого, который там вертится...

О.Ч.: Ну, почти по Мусоргскому - "...копеечку!" (примечание: имеется в виду персонаж из оперы "Борис Годунов")

О.Ч.: А как на Ваш взгляд – возможно сопоставление 2-х версий этого спектакля, вот если сейчас провести фестиваль "Иисусов Христов - Суперзвёзд"? Ну, я знаю, бывает же там например, когда на каком-либо конкурсе Петра Ильича Чайковского, отечественного композитора, выходят конкурсанты, и каждый обязательно играет фрагмент 1-го концерта. Вот представьте себе такой гипотетический фестиваль "JESUS CHRIST – SUPERSTAR". И различные версии этой постановки. Насколько отличается наша постановка от западной, от бродвейской, и насколько она в чём-то выигрывает, а в чём-то, может, и проигрывает?

В.А.: Ну, как бы судить... Устроить такие соревнования...

О.Ч.: Нет, ни в коем случае не соревнования, просто сопоставление – просто насколько это по-разному сделано?

В.А.: Ну, я думаю, что всё сделано во имя. Больше о чем говорить. У каждого – что у западных образцов, что у наших есть свои затраты, свои воззрения на эту тему, и я думаю, что как результат наше произведение и все произведения, которые сделаны на западе – это результат вложенных усилий.

О.Ч.: Сколько лет этому спектаклю в Москве?

В.А.: По-моему, шесть. Пять.

О.Ч.: Пять лет. И когда-нибудь гастроли за рубежом были с этим спектаклем?

В.А.: Нет.

О.Ч.: Нет.

В.А.: За рубежом не были, ездили по России...

Е.Д.: Нет, был такой момент – в Ригу ездили. Нынче это за рубеж.

В.А.: Да, в Риге были. По старым меркам на западе не были нигде, но, во-первых, очень большой спектакль; а вот мнения зарубежных представителей довольно-таки высокие, были неоднократно делегации из Америки. У меня друзья, знакомые по цирку, очень долго работающие в Нью-Йорке, приезжали, совершенно ничего не ожидая от так называемого совдеповского "Иисуса", и пришли просто с восторженными лицами - то есть, полная неожиданность для них.

О.Ч.: Я могу присоединиться к этому мнению, честно говоря, я шёл на спектакль с огромным предубеждением – мне казалось, что ничего путного из этого не может получиться, и более того, мне изначально не нравилась версия американская, когда я видел её на видеоплёнке. И когда я попал в ваш театр, я был просто удивлён, что так здорово это может выглядеть, хотя в общем я… ну, далёк от этого произведения, более того, от такого рода форм. Когда я слышу понятие рок-опера, для меня изначально провальное произведение, потому что это какое-то шарлатанство – в роке не может быть оперы. Рок – это всё-таки народное творчество, урбанистическое такое. Вот. Но вопрос у меня такой: всё, что вы танцуете; всё, что вы поставили, все танцы, все движения – это происходит под русскоязычный текст. Вы никогда не пробовали под англоязычную версию это же самое танцевать?

В.А.: Мы многие вещи именно начинали с этого, то есть когда ещё не была готова фонограмма, когда ещё актёры не вышли с русским текстом на площадку, все танцы, все работы делались под...

О.Ч.: ...под оригинал.

В.А.: Да.

О.Ч.: Оригинал.

Звучит "Heaven on their minds" (конец) и "What's the buzz?"

О.Ч.: Актёры московского театра Моссовета Владимир Аносов и Евгений Добровольский сегодня в гостях у радиостанции "Ракурс" в программе "Посидим, поокаем". К Владимиру Аносову у меня вопрос. Последние лет наверное двадцать пять пластическое искусство, если так заздравно выражаться, пластическое искусство шагнуло достаточно глубоко. И опыты, которые Мацкявичюс в своё время проделывал в ансамбле пластической драмы, ну и вот в частности ваш пример тому подтверждение – как Вы считаете, чего следует ожидать дальше от пластики?

В.А.: Ну, я думаю, что на самом-то деле не столько изобретается что-то новое. К сожалению, забыты давным-давно известные вещи, и, я надеюсь, что все люди, которые занимаются пластикой серьёзно, когда-нибудь увлекутся не только поисками нового, а не забудут, что есть сложившиеся системы, которые мы вот пробовали в данном случае; и эти системы работают, и нет необходимости изобретать что-то новое для защиты собственных новых диссертаций и прочих-прочих дел. Надо просто хорошо делать старое.

О.Ч.: А что касается античного театра, то каким-то образом он... ну хотя бы так на пальцах, на ощущениях эти элементы в нынешней работе вашей учитываются?

В.А.: Это трудно сказать. Наверно, надо копнуть историю и конкретные характеристики античного театра просмотреть, я в данном случае не очень большой специалист в этом. (смеётся)

О.Ч.: Просто мне кажется, что движение изначально пошло оттуда, и хотим мы этого или нет, но даже в драматических греческих произведениях, которые так были обожаемы и почитаемы народом в те времена, как-то... ну, как мне кажется, учитываются; во всяком случае, мне хотелось Вашего мнения именно как профессионала в своём деле... Ну да Бог с ним. Давайте вернёмся к "Колесу", к вашему театру "Колесо". Само по себе образование "Колесо" существует, я понимаю, вне зависимости от моссоветовского "Иисуса Христа".

В.А.: "Колесо" уже давно не существует. Все люди театральные, знают, что такое внутриколлективный конфликт, тем более который связан с поездками на запад и так далее.

О.Ч.: То есть уже началось?

В.А.: Нет, "Колеса" уже не существует очень давно. Была идея "Колеса", в которой сотрудничала группа ребят, которые занимались со мной не театром, но серьёзно занимались аспектами движения. И с Феликсом, я считаю, возник очень удачный творческий союз, который решил взять направление – мифы, сказки и легенды. И выражался он в организации ритмо-пластических и музыкальных действий, работы с масками, каких-то хореографических ходов, трюковых и прочих. Ну, в результате что случилось, то случилось. Теперь у меня есть… сохранился свой коллектив, который теперь более серьёзно занимается театром, продолжает идею мифов, сказок и легенд. Сейчас он известен как театр жанровых миниатюр "Листья". Мы работали большой пласт классической клоунады и брали искусство клоунады и цирковое искусство у Валерия Михайловича Аверьянова. К сожалению, он год с лишним назад умер... Работали у Терезы Дуровой в составе её клоунов, получили огромное удовольствие и огромный опыт в направлении искусства и движенческого и клоунского, и поняли, что когда-то произошёл серьёзный раскол между артистами циркового искусства и между артистами театрального. Одни пошли в одну сторону, другие пошли в другую.

О.Ч.: А вы?

В.А.: А мы то звено, которое объединяет и то и другое. И мы пытаемся как-то сейчас развивать себя в этом направлении, потому что – если возвращаясь к тем же истокам античного театра – движение было задолго до этого, потому что существовали жреческие мистерии, и не только в Греции. Существовали целые серии ритуалов – и в Египте, и у инков – ну, практически у всех народов.

О.Ч.: Нет, просто когда я говорю об античном театре, я имею в виду вполне организованное движение, как бы не просто стихийно разбросанное такое, неуправляемое, а именно организованное театральное сценическое движение.

В.А.: Ну, на самом деле эта пластика должна действительно существовать, и именно подкреплённая внутренней мотивацией какой-то. И у неё есть законы, не только внешнего эстетического плана, но именно законы так называемые невербального поведения, которые зритель сразу воспринимает, ему не нужно рассказывать какую-то историю античного театра, почему сделалось такое движение? У него действительно есть как у Станиславского – либо верю, либо не верю. И что бы вы ему не говорили: почему вы так себя ведёте – у него всё очень просто. У нас такой опыт есть большой, потому что в трудные годы, ещё до того, как мы пошли работать под крышу театра Моссовета (хотя мы являемся артистами не самого театра Моссовета, а именно пластической группы, которая входит в его состав) –мы работали на рынках, на площадях, работали в Выборге на фестивале площадных театров. И при таком существовании зачастую опыта больше набирается, чем у артистов из больших театров, потому что очень видно недостаточную подготовку пластики, иногда есть проблемы с органикой. По профессии очень много недочётов, то есть если брать вообще театр – глобальную вещь – очень видно, когда люди неумело работают с масками, с музыкальными инструментами, с атрибутом, который для них просто приносит бутафор или реквизитор, и для них оно ничего не значит. В маленьких театрах всё делается своими руками, нагревается своим теплом...

Е.Д.: Короче говоря, тут принцип такой – много раз я слышал про эффект четвертой стены, в частности в театральном институте; ну а на рынке или на площади нет никакой четвертой стены, народ-то – он весь здесь, он тебя видит как облупленного.

О.Ч.: Ну, другими словами я понимаю, что ваше образование, которое называется "Листья" - это, ну в своём роде, ещё один ансамбль пластической драмы, или я не знаю, как вы его называете, но это "Листья"; это то, что вы достаточно автономно существуете. Вас позвали в Моссовета, но вы там сделали всё необходимое, и допустим, вас могут позвать в другой какой-либо театр, и вы можете совершенно спокойно прийти туда, при этом сохраняя свою направленность в мифы, сказки и легенды, etc. А где можно "Листья" увидеть живьём, вне зависимости от "Иисуса Христа"?

В.А.: Ну, вот надеемся, что будет фестиваль клоунов международный, и, возможно, мы там будем работать. А вообще мы работали у Терезы Дуровой со своими репризами, работали тогда с Аверьяновым, разрабатывали стиль философской клоунады, которой занимался Енгибаров . И кстати название "Листья" легло из его идеи: да, листья опадают, но это очень важно для будущей весны, какой рисунок они выложат на земле.

О.Ч.: Большое спасибо. У нас в гостях сегодня были Евгений Добровольский и Владимир Аносов – актёры московского... простите, актёры ансамбля "Листья". Они же играют в московском театре имени Моссовета в рок-опере, спектакле "Иисус Христос - Суперзвезда" и завтра, в 7 часов вечера, насколько я понимаю, у вас спектакль, и я отчаянно приглашаю без вашего на то разрешения всех наших слушателей. Большое вам спасибо.

В.А.: Спасибо, до свидания.

Е.Д.: Спасибо. До свидания.

Вернуться на страницу ИНТЕРВЬЮ

Вернуться на страницу РАЗНОЕ

Вернуться НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ